С 28 июня по 2 июля в Москве, в Николо-Перервинской семинарии Общество любителей древнерусского (церковного) пения провело 2-й Практический съезд любителей знаменного пения. Сей Съезд был, к сожалению, практически не замечен журналистами, пишущими на церковную тему. А жаль. За последнее десятилетие знаменный распев завоевывает все больше сторонников на клиросах приходов РПЦ МП (в старообрядческих и единоверческих приходах оно, разумеется, существовало всегда в качестве непрерывной традиции). Для тех, кто осознанно стремится к возрождению знаменного пения в современных условиях, необходимость проведения подобных съездов совершенно очевидна, ведь усилия регентов и клирошан, разбросанных по самым разным городам России, нуждаются хотя бы в координации. Каждый участник и Первого, и Второго съезда увез домой разнородный багаж: кто-то смог разрешить накопившиеся недоумения, кто-то приобрел полезный практический опыт, обзавелся аудио- и печатными руководствами, а кто-то, возможно, уехал с чувством разочарования и неудовлетворенности.
По окончании заседаний в Москве полемика, и порой ожесточенная, продолжилась на Интернет-форуме. Вообще, ввиду редкости и потому уникальности подобных инициатив, прошедший Съезд, несомненно, заслуживает внимания и трезвого анализа результатов его работы.
В докладах и выступлениях на «круглых столах», и особенно в имевшей место полемике, как в зеркале, отразилось бедственное состояние нашего общества (само собою, и церковной его части), – неспособность прислушаться к чужому мнению, угрозы игнорирования следующего съезда, обвинения в «нецерковности», «недуховности», «этнографизме» и прочем подобном. Воистину, общество болеет, и это становится порой донельзя очевидно. Да, организаторы сих съездов, по всей видимости, вполне отдавали себе отчет в том, что всегда они будут стоять перед опасностью тотальной ссоры и невозможностью собираться впредь, и по тому пытались, насколько это представлялось возможным, раскачивающуюся лодку удержать от конечного потопления. Но – просто диву даешься – нет пределов человеческому самомнению и воинствующему дилетантизму, коим нисколько, оказывается, не мешает (а порой и помогает) и претензия на сугубую «воцерковленность», и даже наличие духовного сана и иноческого звания.
Есть совершенно несокрушимый аргумент – «мне мой духовный опыт, знаете, подсказывает» – и любая научная аргументация оказывается бессильной. Объективности ради следует заметить, что и кабинетный академизм, не связанный с наличием способности «различения духов», едва ли способен помочь делу, ради которого собрались знаменщики из Москвы, Петербурга, Новосибирска, Оренбурга, Тамбова, Минска, Белгорода, Екатеринбурга и даже соседней Польши (Бяла Подляска и женский монастырь на Грабарке) –выявить из всего многообразия представлений о том, что же есть настоящее знаменное пение, наиболее верное, и как его практически освоить.
В нескольких выступлениях последнего, пятого дня звучало наблюдение, что все честное собрание в итоге размежевалось на два лагеря. Идеи первого: знаменное пение равно успешно позволяет использовать как крюковую, так и нотолинейную нотацию; в исполнительстве ориентироваться следует не на старообрядческих «бабушек и дедушек» с их «га-гаканьем», а на капеллу Юрлова, например. И это пение – действительно профессионально. (Яркий представитель – регент Спасского собора Андроникова монастыря в Москве Б.П. Кутузов, автор смелой книги о Никоновой реформе). Противоположное мнение: знаменный распев неразрывно связан с крюковой нотацией, образцом исполнения являются (в силу отсутствия вообще какой-либо живой альтернативы) старообрядческие хоры и отдельные опытные исполнители, поскольку они представляют среду, в которой исключительно бережно соблюдались традиции не только собственно пения, но и уставного богослужения, и канонической дисциплины. Увы, так и не удалось избежать весьма резких высказываний, подчас с трудом вместимых в рамки приличий. Тут-то и проявились особенности психологии бывших жителей соцлагеря, не обремененных ни излишним образованием, ни врожденным благородством, и, в силу этого, способностью выслушать оппонента и снизойти до поиска общего с ним языка. Самое худое, что «религиозность» в современном ее понимании лишь усложняет эту задачу. В таких условиях обязанность оргкомитета – составление четкой программы с подбором докладчиков и докладов, представляющих здоровое соотношение достойного научного уровня материала с уровнем их личной воцерковленности; достаточно жесткое регламентирование времени выступлений, включая обсуждение и высказывания на «круглых столах», разработанность механизма удаления с кафедры чрезмерно увлекшихся ораторов, невзирая на их духовное звание и иночество. (Вообще, задача сопротивления воинствующему невежеству и самолюбованию – не из легких, но, в противном случае, возникает риск подвергнуть разрушению все полезное начинание).
Конечно, для немалой части искренних любителей знаменного пения оно представляет из себя, по существу, TERRA INCOGNITA, на которую они ступают нетвердою ногою , ища опоры и надежной карты. В этом-то и состояла задача ПРАКТИЧЕСКОГО съезда – из всего многообразия представлений об этой ТЕРРА выделить самые правдоподобные и помочь, выбрав правильную ориентацию и снабдив необходимым руководством, максимально быстро и прочно ее освоить. Болезненная реакция части «знатоков» объяснима, как правило, неспособностью аргументированно отстоять свою позицию, вооружившись ОДНОВРЕМЕННО и прочной научной основой, и хорошим знанием (с воплощением в жизни, конечно) учения Церкви и богослужебного Устава. А ведь только это и способно обеспечить достижение поставленной цели, ведь в конечном результате речь идет не о реконструкции «музыкального сопровождения» богослужения, а о возврате к подлинно православному мировоззрению и соответствующему ему образу жизни, непременной чертой которого является аскетизм.
Основная нагрузка и по технической организации Съезда, и по составлению программы, выявлению круга участников и, разумеется, по подготовке основного доклада с четкой расстановкой вопросов и направлений научного поиска и практической подготовки головщиков легла на Председателя Общества – Г.Б. Печенкина. Из упомянутого доклада приведем часть вопросов, поставленных автором как бы от лица участников, притом сформулированных достаточно сжато и точно.
«1. ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ И ВОСПРИЯТИЕ. Кому и зачем нужно сейчас знаменное пение в РПЦ? Есть ли преимущества у знаменного пения перед современным т. наз. обиходным? Необходимо ли стремиться к восстановлению и сохранению знаменного пения в РПЦ как целостной системы, или оно останется уделом избранного круга его любителей, либо займет свою нишу в репертуарах хоровых коллективов в виде дани седой старине? Чем является в настоящее время знаменное пение? Музыкальным исполнением или проявлением определенного образа жизни, мыслей, молитвы, аскетики? Что делать, если священноначалие или прихожане против знаменного пения?
2. ВПЕТОСТЬ. Для современных исполнителей знаменного распева это, пожалуй, самая главная трудность. Необходимо не только хорошо знать исполняемый певческий материал, но чтобы знаменный распев стал для исполнителя родным певческим языком, на котором можно было бы свободно мыслить и изъясняться.
3. ТЕКСТЫ. Какие варианты литургического текста использовать? Только дореформенные, употребляемые ныне старообрядцами, только действующие пореформенные или и то, и другое в зависимости от ситуации? При употреблении новопечатных текстов пользоваться уже имеющимися переводами редакций, содержащимися в пореформенных певческих книгах – крюковых или с линейной нотацией, квадратной или круглой, либо составлять свои собственные редакции конкретного песнопения с новым текстом?
4. ИСТОЧНИКИ. Какое направление знаменного пения использовать в качестве ориентира – наонное или наречное? Какие певческие материалы использовать – крюковые или нотолинейные?
5. МАНЕРА ПЕНИЯ. Следует ли иметь в качестве ориентира определенную избранную манеру старообрядческого пения, или одного из ныне существующих исполнителей-нестарообрядцев? Или необходимо вырабатывать свою манеру пения, основанную на сумме изученных живых образцов старообрядческого пения? Или вообще не иметь никакого ориентира?.
6. ВОКАЛ. Каким должен быть вокал в знаменном пении? Близким к фольклору, базироваться на академической модели или иметь свои особенности постановки голоса и выработки определенного звукоизвлечения? Какие певческие регистры оптимально использовать при знаменном пении у мужчин, женщин, детей в однородных и смешанных составах?
7. ПРАВИЛЬНОСТЬ ПРОЧТЕНИЯ ЗНАМЕН. У старообрядцев, сохранивших певческое преемство в рамках определенной традиции, а также у исполнителей, получивших знаменно-певческое воспитание от носителей традиции, вопрос правильности прочтения знамен, как правило, остро не стоит. Основная же проблема возникает в том случае, когда по разным причинам нет возможности или желания обучаться у носителей традиции. Следовать определенной традиции, или, когда имеется потребность, объективно познать разные традиции, как книжные, так и сохранившиеся устные?
8. УСТНАЯ ЧАСТЬ БОГОСЛУЖЕНИЯ. Как исполнять те песнопения, которые обычно не нотируются, например, стихиры, распеваемые не по знамени, а по определенному шаблону? Можно ли в качестве альтернативы использовать киевский распев, т.е. современную обиходную традицию в одноголосном варианте?
9. ОБ УНИСОНЕ. При одноголосном исполнении петь строго в унисон или можно допускать подголоски, исон, гармонизацию, втору? Возможно ли и нужно ли исплнение песнопений в октаву однородным составом?
10. ИНТОНАЦИЯ, РИТМИКА, ТЕМП. Существует ли в знаменном пении свой живой певческий строй или он должен строго опираться на т. наз. обиходный звукоряд? Какие типовые особенности существуют при исполнении песнопений?
11. УПРАВЛЕНИЕ ПЕНИЕМ. Нужно ли пользоваться камертоном на богослужении? Следует ли обращать внимание на одновременное вступление хора или начинать пение можно головщику? Необходимо ли управлять хором – дирижировать или достаточно показывать контур мелодии рукой или указкой, или вообще ничего не показывать, а исполнителям ориентироваться на голос головщика?
12. ВОПЛОЩЕНИЕ В СОВРЕМЕННОМ БОГОСЛУЖЕНИИ РПЦ. Как организовать знаменное пение в храме так, чтобы его воплощение органично сочеталось с богослужебными традициями того или иного прихода, монастыря в меру духовных, молитвенных, литургических и обрядовых потребностей? Как разумно использовать знаменное пение, чтобы от этого была духовная и практическая польза?
13. ПОРЕФОРМЕННЫЙ УСТАВ. Если приход или монастырь, употребляющий за богослужением знаменное пение, служит только по пореформенному уставу в редакциях, действующих в настоящее время, то как быть с некоторыми песнопениями, которых не имеется в дореформенной богослужебной традиции, а пореформенные певческие книги с новопечатными литургическими текстами таких песнопений не содержат?»
Столь объемная цитата из доклада Г.Б. Печенкина представляется здесь необходимой, дабы в максимальной полноте представить основной круг вопросов, волновавших честное собрание. Ввиду ограниченности возможного объема сей статьи остановить внимание оказывается реальным лишь на некоторых из них.
О ПРОФЕССИОНАЛИЗМЕ. Зададимся вопросом, может ли профессионал, скажем, филолог-японист, смело утверждать, что иероглифы, неразрывно ассоциирующиеся отнюдь не у одних только уроженцев Страны Восходящего Солнца с родным языком последних, без малейшего ущерба можно заменить, например, латиницей или арабской вязью, и от таковой замены рядовой японец ничего ровным счетом не потеряет (а то и не заметит замены вовсе). А все эти известные японские миниатюры с их графическими особенностями и символическим языком вполне можно копировать подручными средствами, не тратя времени на изучение каких-то основ японской традиционной культуры, собственно, и породившей в своих недрах эти шедевры. И профессионализм копировщика в данном случае состоял бы в хорошем владении приемами, свойственными авангардным направлениям живописи начала ХХ столетия, хотя бы футуризму. Тем, кто посмеет усомниться в нашем профессионализме, покажем соответствующий диплом и перечислим с десяток проведенных выставок. Можно дополнительно добавить на чашу весов и имевший место коммерческий успех, ведь работы эти «в японском стиле» пользуются в итоге спросом! И при этом тратить время на какие-то исследования особенностей почерка давно упокоившихся (конечно, вне истинной Церкви) японских мастеров, – помилуйте, у нас задачи не те! Мы и без того работаем вполне профессионально, а вот сохранившиеся экземпляры миниатюр, извольте видеть, выдают нетвердость дрожащей старческой руки. Да и вообще эти японцы – они же синтоисты, стало быть, еретики. А творить нечто ценное и духовное можно лишь находясь в церковном корабле, и отсюда ясно ведь, что наши копии со всей неизбежностью обречены быть лучше любого оригинала!
Как бы утрированно ни казалось вышеизложенное, но суть именно такова, – налицо попытка воспользоваться средствами одного типа цивилизации, чтобы воспроизвести традицию другой, утверждая при этом, что наше творение – по определению профессионально, т.е. объективно лучше воспроизводимого. В адрес сторонников «почвеннического» направления сыпались обвинения не только в излишнем «этнографизме», любовании пением (а значит, и личностью, и идеологией?) раскольников-старообрядцев, но и в превращении Съезда в «зоопарк» (было, увы, употреблено такое сильное слово), где в фонограммах и наяву публике были представлены яркие образцы крюкового пения в исполнении 30-50-летних «бабушек и дедушек». Имело место прелюбопытное заявление, что, коли латинская культура в эпоху Возрождения впитала лучшее из культуры греческой, то , впитав и переварив ее, она стала производить нечто вполне употребимое и полезное, например, линейную нотацию, коей «мы потому и без тени смущения пользуемся в своей обители» приложимо к знаменному пению, оживленному при этом еще и византийским исоном.
Чего можно ожидать от 3-го Съезда, ежели Божиим благоволением он состоится будущим летом? Вполне вероятно, что состав участников несколько поменяется. Кому-то из нынешних активистов едва ли захочется повторять печальный опыт, особенно если они чувствуют себя обиженными лично; из каких-либо провинций через Сеть узнав об Обществе и съездах, иной любитель посчитает нужным приехать и с интересом будет следить за ходом мысли и баталиями москвичей и петербуржцев, кто-то из далекой Америки прилетев и оказавшись какими-то судьбами на заседании (был случай), искренне восхитится пением «дедушек-бабушек», записанных Т.Ф. Владышевской в Причудье еще в начале 1970-х, – и это будет открытием нового, поистине прекрасного мира. Каждому свое. Естественный отсев неизбежен, и не стоит излишне предаваться унынию по поводу крушения чьих-то романтических иллюзий, и эстетических, и духовных. Основное ядро, т.е. те, кому это действительно нужно, будут собираться при любых условиях, хотя, разумеется, и не с таким размахом. Противостоять валу всяческих фальсификаций едва ли будет включено в его задачи, а вот дать возможность ищущим источник подлинной традиции (в каких бы весях и даже державах таковые ни жительствовали) найти в лице Общества путеводителя и точку опоры – непременно. Процесс кристаллизации неизбежен, противостояние, – его составная часть. Союз неравнодушных исследователей – медиевистов, фольклористов, литургистов и головщиков-практиков – должен состояться!
