ОННОЕ ИЛИ ХОМОВОЕ ПЕНИЕ

 

Слышавшие пение беспоповцев, — говорит исследователь богослужебного пения Ст. Смоленский, — распевающих по «хомоням», усердно удержавших вполне и всякие «хабуве» и «аненайки», без сомнения были поражены особенностями выговора текста песнопений (Предисловие к «Азбуке Мезенца». Казань. 1888 г. Стр. 37).

Хомовое пение имеет свои характерные особенности. Так, окончание «хъ» в пении пропевается — «хо», вместо «мъ» поется «мо», вместо «въ» — «во». Отсюда и название пения: хо-мо-во-е. Ирмос седьмой песни «Великого Канона» поется «хомовым» напевом: «Согрешихомо и беззаконовахомо, не оправдихомо передо тобою, ни соблюдохомо, ни сотворихомо, якоже заповеда намо, но не предаиже насо до конеца Отеческии Боже».

Во второй половине XVII века, в связи с реформами церковной жизни, стали разда­ваться первые возражения против хомового пения.

Наиболее сильным является принадлежащее некоему иноку Евфросину (XVII в.):

«Сказание о различных ересех и хулениях в знаменных книгах от неведения содержащих­ся». «Многа убо и безчисленна злая опись в знаменных книгах. — говорит Евфросин, — ред­ко такой стих обрящется. который был бы не испорчен в речах во всяком знаменном пе­нии... Священныя речи до конца развращены противу печатных, письменных, древних и новых книг. Где бо обрящутся в священном писании нашего природного языка словенскаго диалекта сицевыя, несогласныя речи: Сопасо, пожеру, во моне, иземи, людеми, сонедаяи, вонуче? Евфросин обращается с при­зывом к царю и патриарху, дабы исправить крюковые церковные книги и ввести истин­норечное пение (М. Макарий. «История русск. церкви». Т. XI. Стр. 169; А. Бороздин. «Протопоп Аввакум». Стр. 9).

В 1652 году царь велел собрать в Москву из разных мест 14 лучших певцов и вменил им в обязанность «пересмотреть и исправить знаменныя книги, чтобы всякое церковное пение было истинноречное» (М. Макарий. «История русск. церкви». Т. XI. Стр. 174).

Но «в те времена грех ради наших прииде моровое поветрие. Того ради... праворечное знаменное правление пресечеся. По тех же временах, начаша царствующаго града Моск­вы во всех градех и в монастырех, и в селех знаменнаго пения малоискуснии мастеры, койжде всяк от себе, исправляти на правую речь пение, и во единогласие не приидоша. Овоже грубии и зело малоучении на великое дело дерзнуша. И от того их дерзновения вез­де во всех градех и селех учинилося велие разгласие, и во единей церкви не токмо трием, или многим, но и двема пети стало со­гласно невозможно («Азбука Мезенца». Стр. 2).

Лишь в 1666 году была образована особая комиссия, работы которой официально за­крепил собор (1666-1667 гг.) В постановле­нии собора говорится о том, чтобы все поко­рились распоряжениям собора и книги «яже исправишася и приведошася и напечаташася при Никоне, приимати и гласовное пение пети на речь и святый символ приимати без прилога истиннаго, и знамение честнаго и животворящаго креста творити на себе тремя первыми персты руки». На этом же соборе был окончательно осужден протопоп Авва­кум, а на всех сторонников хомового пения и древних церковных обычаев были наложены проклятие и анафема (См. текст соборного постановления. Т. Филиппов. «Современные церковные вопросы». СПБ. 1882 г. Стр. 286-288).

Ревнители церковной старины не прини­мали, однако, новых исправлений. «Хара­ктерный инцидент, — говорит А. Преображен­ский в своем исследовании (А. В. Преобра­женский. «Культовая музыка в России». СПБ. 1924 г. Стр. 35), — произошел на этой почве еще до собора 1666 г. в Соловецком мона­стыре, — этом оплоте старины и староверия. Под влиянием слухов о том, что в Москве хомовое пение преследуется, архимандрит Варфоломей вздумал было ввести в монасты­ре наречное пение. Но братия была против, и головщики выпевали службы по старинным знаменным переводам. Варфоломею однажды пришлось в алтаре уговаривать высших пред­ставителей монастырских не противиться на­речному пению. Но некий диакон Нил «учал на Варфоломея кричать: Держишь-де ты ус­тавщика попа Геронтия, да и ты-де еретик, он-де тебя ереси научил, а Арсений-де грек, научил ереси патриарха Никона, а патриарх-де Никон будто научил ереси, а кого, и того поведать мне на письме невозможно».

В результате. Варфоломей должен был ус­тупить и подчиниться большинству, и «представитель монастыря на Соборе 1666-1667 гг. с гордостью истого старовера заявил, что наречного пения в Соловецком монасты­ре не поют».

Прошло 250 лет. Картина изменилась. Те­перь нередко и среди старообрядцев можно услышать, что хомовое пение — результат «злых описей». А иные отвергают это пение под предлогом, что оно «еретическое». «Хомовое пение против печатных книг в бук­вах несогласно, вместо ера и еря пишет он и есть в окончании. И сие оны и ести в бого­словских речех ереси составляют («Защитительная записка за наречное пение». Г. Артамонова. Изд. 1875 г. Стр. 7).

Такое мнение о хомовом пении нужно признать совершенно неправильным. Широко поставленное сравнительно-историческое изучение славянских языков, подробное изу­чение их фонетики (фонетика — учение о зву­ковом составе слов) и особенностей древнего церковно-славянского языка позволяют нам несколько разобраться в вопросе — что такое онное пение? Еще в 1820 г. А. X. Востоков в своей замечательной книге «Рассуждение о церк.-слав. языке» затронул некоторые фоне­тические особенности церк.-слав. речи. Он первый путем изучения древнейших рукописей пришел к выводу, что ъ и ь в древнем языке обозначали особые звуки (Н. К. Грунский. «Лекции по древн. церк.-слав. языку». Юрьев. 1906 г. Стр. 30-31; Е. Ф. Карский. «Очерк научн. разработки русского языка». Л. 1926 г. Стр. 2-21).

И действительно, если обратим внимание на текст старинных русских рукописей, то поразимся обилию букв «ъ» и «ь», на месте чистых гласных современного русского язы­ка. Такие слова, как: дьнь, вьрътьпъ, възнесеться, въспойте, тьпъть, мълъни, кънязь, пълънъ, длъгь, лъгъкъ, стълпъмь, встречают­ся в каждом предложении.

«Нам должны показаться странными сло­ва, — говорит Н. К. Грунский в своих «Лекциях по древне церк.-слав. языку» (См. «Лекции». Юрьев. 1906 г. Стр. 54), — в кото­рых нет, по нашему, ни одного гласного зву­ка, т. к. ъ и ь у нас не имеют значения глас­ных звуков. Между тем, приведенные для примера древн. церк.-слав. написания вполне правильны, если принять во внимание, что первоначально ъ и ь передавали на письме гласные звуки».

«Старославянский язык имел большее ко­личество гласных, чем современный русский язык, — говорит проф. М. Колосов. Сверх тех гласных, которые свойственны современному русскому языку, в старославянском было два глухих гласных — ъ и ь («Старо-славянская грамматика». 1927 г. Стр. 56).

Полугласные звуки ъ и ь — остаток далеко­го прошлого, когда все славянские племена составляли одну семью и говорили на общем праславянском языке.

«В праславянском языке существовали особые, очень краткие гласные ъ и ь (из ко­торых ъ был по качеству гласной средней между у и о, а ь — гласной средней между и и е), — говорит Н. С. Трубецкой («К проблеме русск. самопознания». 1927 г. Стр. 56; См. еще А. Преображенский «Руководство к изуч. др. церк.-слав. языка». М. 1913 г. Стр. 5). Эти гласные, продолжает он дальше, — в одних положениях (наприм. в конце слова или пе­ред слогом, заключающим в себе другие, нормально-сильные гласные) были «слабы», т. е. звучали особенно кратко, а в других по­ложениях (наприм., перед сочетанием «р или л+согласная», далее перед слогом, заклю­чающим в себе «слабое» ъ или ь) были «сильны», т. е. имели, приблизительно, такую же длительность, как всякие другие гласные (Там же. Стр. 56).

«Славянский текст в составе слогов оби­ловал буквами полугласными, — говорит проф. Д. Разумовский, — Каждая полугласная буква в нотном тексте песнопений имела над собою музыкальный знак. Непроизносимое ныне слово дьньсь имело над собою три зна­ка, по одному знаку над каждою полугласною буквой ь. Полугласные буквы при этом, оче­видно, произносились, ибо поставленные над ними знаки должны были иметь свой явст­венный звук» (Д. Разумовский. «Церк. пение в России». М. 1867 г. Стр. 546). Достаточно просмотреть древние певчие книги, чтобы убедиться в этом. Для указания большей дли­тельности полугласный звук ъ иногда писал­ся подряд несколько раз. Ни одна европей­ская азбука не имеет подобных знаков.

«Составитель кириллицы, выразив полугласие, остаток прадавнего полногласия, по­казал здесь всю глубину своих познаний в языках и тонкую наблюдательность в деле того языка, для которого трудился» (А. Май­ков. «История сербского яз.». М. 1857 г. Стр. 546). Постепенно слабо произносимые ъ и ь стали исчезать и утрачивать свое значение произносимых звуков, превращаясь в знаки — показатели твердости или мягкости соглас­ных. «У южных славян слабые ъ и ь исчезли очень рано, во всяком случае, уже в XI веке, а от южных славян исчезновение слабых ъ и ь передалось другим славянам, причем наибо­лее отдаленных частей славянской террито­рии (напр., русского севера) это явление дос­тигло только к XIII веку» (Н. С. Трубецкой. «К проблеме русск. самопозн.». Стр. 56).

Когда буквы ъ и ь утратили свое прежнее значение, наши предки, чтобы сохранить ста­рое произношение и связь с крюковыми зна­ками, стали заменять знаки ъ и ь соответст­вующими приблизительно им звуками (т. е. о для ъ и е для ь). Как исстари слово дьньсь состояло из трех слогов, так оно стало произ­носиться и в дальнейшем, получив в певчих книгах новое изображение — денесе (ь = е).

Что же удивительного, если старообрядцы, хранители церковной старины, сумели доне­сти до наших дней отголоски праславянской речи, в виде произношения полугласных букв ъ и ь.

Если некоторым произношение ъ и ь ка­жется вредным архаизмом и даже «еретичеством», то с их точки зрения вообще, церковно-славянский язык со всеми его осо­бенностями («сэрдэцэ», «мэнэ» и т. п.) при­дется отбросить и заменить более модернизо­ванной светской речью.