1-й съезд любителей знаменного пения.

2-й день, 1.07.2003 г. Ведущие – Д.А.Коротких, Г.Б.Печенкин, М.В.Макаровская.

 

1. Доклад по теме «Старообрядческое пение».

 

Ирина Владимировна Старикова (аспирантка Московской государственной консерватории) 

 

Методика обучения крюкам и пению М.Ф.Никонова,

певчего нижегородской старообрядческой Успенской общины

Белокриницкой иерархии

 

В течение приблизительно года я занималась изучением традиции нижегородской старообрядческой общины. Успенская община Нижнего Новгорода является одним из авторитетнейших духовно-административных центров Русской Православной Старообрядческой Церкви Белокриницкой иерархии.

В результате экспедиционной работы мне удалось установить, что община имеет свои собственные, церковно-общинные и певческие традиции, а особенности исполнения хором песнопений знаменного распева отличаются рядом характерных черт. В действующей при общине школе и в среде прихожан существуют разные самобытные и оригинальные методики обучения крюковому пению. Именно на этой проблеме я остановлю ваше внимание. Вообще – это уже обсуждалось – в старообрядчестве при обучении пению распространенным является принцип непосредственного запоминания песнопений в процессе пения на клиросе. Как правило, всё начинается с раннего детства. Однако в настоящее время этого недостаточно, необходимы специальные занятия. Отдельной школы, в которой бы проходило систематическое обучение крюковому пению, в нижегородской общине долгое время не было. И только в 2000 году была организована воскресная школа и возобновлены занятия, в том числе и по пению.

Певчие изучали церковное пение, как правило, в семье, по разнообразным домашним методикам. Перейду конкретно к методике Михаила Федоровича Никонова.

Он имеет особые взгляды на изучение крюка. Несколько слов об этом человеке. (Он сейчас присутствует в зале). В продолжение нескольких десятилетий М.Ф. самостоятельно изучал огромное количество специальной музыкальной литературы по вокалу, хороведению; изучая книги, он прослушивал много записей разных певцов, и в результате создал свою методику обучения пению и крюкам. Кроме того, в процессе изучения литературы он создал специальную «Записную книжку учителя пения». И в настоящее время она даже публикуется, начала публиковаться в журнале «Остров веры». При всей новизне взглядов (авангардное такое обучение, по литературе) он остается верен именно церковному пению, и, как он говорил нам в беседе, самое нормальное религиозное чувство стремится петь Богу.

О конкретных методиках. Михаил Федорович выработал целый ряд приемов преподавания знаменного пения в Суздальском художественном училище в 90-е годы.

В начале своего рассказа об этой методике он нам подчеркнул, что большая проблема состоит в том, чтобы доходчиво знания преподать, и чтобы поскорее певчие на клиросе стали петь. Поэтому он стал использовать ряд приемов, способствующих более скорому, более интенсивному освоению знаменного пения. В чем это заключается.

Во-первых, введение дополнительной системы обозначения звуков напева, наряду с крюками. И во-вторых, поэтапное освоение крюков и напевов гласа по составленным таблицам. Что это за дополнительные обозначения. Они представлены подписанными под крюковой строкой линиями, которые обозначают ступени звукоряда. Они различаются длиной и расположением относительно друг друга. То есть показывают длительность и высоту тона. При этом линии обозначаются общепринятыми в крюковой записи пометами (под линиями еще пометы). Например…(пишет на доске)…

Таким образом, такое постепенное и более качественное овладение знаменным пением достигалось с помощью наглядных таблиц. Что это за таблицы. На первом месте находилась горка, по которой всегда начинали занятие. М.Ф. предоставил нам вот такие карточки в уменьшенном размере (демонстрация карточек). М.Ф. горкой занимается постоянно: надо было, чтобы интонирование тонов было настолько надежным, чтобы его уже нельзя было выкорчевать никакими корчеваниями. В основном развивали центральный диапазон, пели лад и согласия. Тренировались вверх-вниз, пели по группам, практиковалось интенсивное распевание по горке…

На другой таблице представлена практически вся «Азбука крюкового пения» Калашникова в виде таких линий, то есть запись крюков сопровождалась записью ступенями, линиями звукоряда. На следующей фотографии это представлено.

Крюки, простые знаки расписывались такими линиями разной длины и различались по высоте друг относительно друга, а уже попевки, кулизмы и мережи расписывались просто по крюкам. Суть здесь в чем заключается: когда человек только начинает овладевать крюковым пением, он не может по «Азбуке» Калашникова крюки распевать крюками. Кто знаком с этой «Азбукой», — там расписан сначала крюк, его название, затем объясняется ритмика: в одну четверть, в одну половинку, в каком направлении, а затем уже написаны опять же крюки. Человеку это не совсем наглядно. Поэтому М.Ф. решил такую таблицу изобрести, по которой человек сначала, не зная крюков, может петь. При этом каждый ученик имел такую таблицу, сфотографированную, в уменьшенном варианте, на таких карточках. Кроме того, у нас на занятиях и большая таблица, по которой он проводил занятия.

Своего рода изобретением явилось переложение запевов на «Господи воззвах» вместо погласиц на «Славу». Т.е. «Слава» на 8 гласов таким же образом расписывается. Уже учатся не погласицы, которые М.Ф. считал неудобным запоминать: сначала человек вспоминает погласицу (например, «грядет чернец из монастыря»), а потом уже ее перекладывает на «Славу». А так он сразу запоминает по таблице напев «Славы» и уже запоминает только «Славу».

Упражнения, выполнявшиеся на уроках, готовили именно к пению на клиросе. И помимо прочего М.Ф. заботится о развитии вокальных способностей, музыкального слуха, навыков хорового исполнительства. Перечислю основные требования для ученика, которые предъявлял М.Ф., когда ученик уже закончит курс обучения. Во-первых, точное знание крюков и попевок, умение объяснить их в следующем порядке: сколько звуков, очередность их и длительность. Далее: безошибочное пение стихир на глас и незнакомых песнопений, записанных крюками. Кроме того: держать верный тон, точная звуковысотность постоянно контролировалась. Далее: вокально-звуковой баланс, и ясность произнесения текста в ансамблевом пении. На что необходимо обратить внимание: ученики Суздальского училища были выходцами из разных старообрядческих общин и с детства знали напевы песнопений. Поэтому, конечно, в большей степени задача учителя заключалась в том, чтобы систематизировать наличный материал и продемонстрировать учащимся взаимосвязь тонов с певческими знаками. Для ученика знаки были не исходным пунктом изучения мелодии, а своеобразной зацепкой памяти, средством узнавания известных мелодических оборотов нотации. В итоге одной из главных целей обучения было умение петь по книге; и, при наличии способностей, учащиеся могли получить навыки работы регента. Как рассказывал М.Ф., «если ученик тянет, отдаю указку, стою рядом и пою вполголоса».

В плане и условиях обучения, по мнению М.Ф., не должно быть ничего искусственного: «я только поводырь, помощник, чтобы ученик поскорей пустился в плавание», так он нам объяснял. Во время преподавания в Нижнем Новгороде, как мне известно, в течение 95-го года М.Ф. занимался с учениками на дому, и в этом году возобновились занятия, как я уже говорила, в воскресной школе. В настоящее время у М.Ф. группа из одиннадцати человек, с которыми он занимается по рассказанной мною методике. И, чтобы продемонстрировать достижения М.Ф. в настоящем времени, — М.Ф. с певчими, и приглашаются все желающие, — мы споем стихиру литийную Вознесения и кондак Вознесению.

Пение.

Демонстрация записи на кассете «Достойно есть» на греческом языке, напев путевой

 

 

2. Круглый стол по теме «Традиции старообрядческого пения».

 

О.Леонтий Пименов (Орехово-Зуево, Моск. Обл.):  Вопрос о методиках изучения очень актуален, мне кажется, и первостепенно важен. Думать надо, с разных концов подходить, как действительно быстрее, рациональнее, с меньшими затратами помочь людям освоить знаменное пение. И мне кажется, не надо уклоняться в спор, в соревнование, чья лучше, чья хуже — давайте, всё в кучу вываливайте, как можно больше методик, а жизнь, практика, сама отберет, и люди что-то забракуют, а что-то предпочтут. И, конечно, разные цели. Если Михаил Федорович ставит цель как можно быстрее, с меньшими силами людей поставить на клирос, научить, то Глеб с Борисом Павловичем подходят, наоборот, как глубже, основательнее к этому вопросу подойти и людей зарядить, так сказать, не столько изучением конкретного песнопения, сколько методом. И, действительно, если они этим владеют, они и с листа уже будут петь. Оба — хорошо, — но, может быть, стоит подумать о первоочередности, выстроить в ряд, что сначала, что потом… Теперь — были вопросы, а как отбирать учеников, а как воцерковлять во время пения, и так далее. Это тоже очень комплексный вопрос. Позвольте поделиться своим опытом. Когда в Орехово меня назначили священником, я расклеил объявления по городу: Открывается певческая школа древнерусского знаменного пения, в нее приглашаются все, независимо от вероисповедания, от возраста и, самое главное, от наличия или отсутствия музыкального образования и — еще более важно — от наличия музыкального слуха. Пришло человек 30. Через несколько месяцев занятий группа начала убывать, естественно, — но, что важно, в том храме, куда меня послали и где были ветераны пения, бабушки и дедушки, которые на сегодняшний день все умерли, и у них получился разрыв в поколениях — их дети и внуки никто не поют, — сегодня у меня на клиросе поют ученики вот из этой школы. Которые, учась пению, постигли истинность старообрядчества, их осталось человек 10, — кто был некрещен, стал крещен, кто переведен, кто присоединен, — и они сейчас составляют основу певцов. То есть — при изучении пения одновременно должно быть обучение вере, а главное: познание, приближение, стремление к истине во всех областях: и в пении, и в философии, и в мировоззрении, и в вере, и в ветвях старообрядчества, и вообще в православии. Вот добавка о том — и в обсуждениях, в затрате времени, а как же раньше пели, а какая была постановка голоса, какая лучше — мне кажется, вопрос неуместен. Ответ такой: как сегодня везде поют по-разному, так и тогда – и в 17-м, и в 15-м, и во всех других веках — пели по-разному. И я скажу: даже более по-разному, чем сейчас, в силу разобщенности, в силу замкнутости, в силу самоизолированности монастырей, — и слагались в тот полевой букет, как цветы на лугу; может быть, не все согласятся, но на меня удручающее впечатление производит огромное поле цветущего люпина. По сравнению с лугами, где ромашки, васильки и прочие цветы, где разнообразие. Поэтому — надо ли стремиться к этому люпинному полю, которое удручает? пусть чем разнообразнее будет букет, тем лучше. Только это ближе к какой-то истине во всех областях. Истина — идеал, к ней стремимся, не достигаем, но на пути к ней пусть нас застанет кончина наших жизней. А что касается манер и голосов, — не надо, мне кажется, в церковном пении, и в знаменном особенно, идеализировать сейчас существующие собранные образцы различных пений, от оставшихся бабушек, дедушек, которые поют песни, фольклор и всё прочее; мне с детства пришлось пройти через разные стадии – я с детства был знаком и с монахинями, и с деревней, и с песнями свадебными и застольными, и с пением церковным, и так далее. Никогда я не наблюдал, чтобы те, которые имели успех на гуляньях, те плясуньи, певуньи частушек, того фольклора, — они, как правило, даже не допускались на клирос. Да им и самим в голову не приходило туда даже идти! Это особые певцы, фольклора, народной песни, частушки, гуляний. И особые — певчие, церковные певчие. Это в этой же деревне живущие женщины, но поющие только на клиросе. Которые считали для себя уже недопустимым и унизительным петь частушки, плясать и в хороводах участвовать. Это разные сорта пения и людей. И вот и сейчас — не надо эти вещи смешивать, мне кажется, — а есть опасность идеализировать вот это фольклорное — как бы оригинальное, экзотическое — пение, которое считалось всегда, может быть, второсортным, третьесортным, и вообще некачественным пением, — а сейчас мы его идеализируем и потащим на клирос, — как вчера нам показали, это не дай Бог, так в церквах не поют… Поэтому, мне кажется, — каким же голосом петь? А всегда пели лучшие певцы, у которых была не научная никакая, а природная постановка голоса. То есть — таланты. Певческие таланты. Если бы Шаляпин не стал оперным, таким знаменитым певцом, и не прошел все эти науки, а просто остался бы деревенским мужиком, — он всё равно остался бы выдающимся народным певцом и пел бы в клиросе, или протодьяконом, — и он пел бы, конечно, не так экзотически, как скрипят: «е-е-е», «га-га-га».

 

Поют с М.Ф.Никоновым (Кондак Успению Пресвятой Богородицы)

 

Глеб Борисович Печенкин (Москва): О.Леонтий, а можно показать тот же кондак напевкой?

 

О.Леонтий: …Дело в том, что напевкой не всё поется, напевкой поются определенные песнопения, наиболее часто употребляемые. А вот такие, как сейчас мы спели Кондак – это раз в году поется! только в праздник… А вот, предположим, ирмосы «Отверзу уста моя» поются очень часто – и поются по напевке. Или такие ирмосы 8-го гласа, как «Воду прошед», которые поются при погребениях, поминаниях и так далее – вот, можем спеть. По паре ирмосов, 4-го гласа и 8-го.

Поют.

 

Татьяна Феодосьевна Владышевская (Москва): о.Леонтий, Вы сказали, что Шаляпин не скрипел бы так: «е-е-е», «га-га-га», как вот сейчас некоторые старушки поют, а некоторые медиевисты берут с них пример, думая, что это как раз самое лучшее пение, какое может быть. Вы скажите, пожалуйста, вот эта традиция, где всё время чувствуется «га-га-га» и «е-е-е», — насколько это правдоподобно и возможно ли это использовать в храме.

О.Леонтий: Это признак низкого уровня хора, в хороших хорах всегда это браковалось и подвергалось различным насмешкам, а в более глухих местах это уже процветало и, к сожалению, вошло в традицию,  более того: есть места, где этим гордятся и противопоставляют: «это истинное старообрядческое пение!» — на что и клюют медиевисты.

Г.Печенкин: Отец Леонтий, я, например, не согласен с тем утверждением, что если бы Шаляпин родился бы в деревне, то он пел бы совсем по-другому. Здесь очень важную роль играет окружение и слуховое воспитание. Если человек слышит с детства вокальное поставленное пение, он, скорее всего, запоет таким звуком. А если человек родился в деревне, где поют, как Вы говорили, «га-га-га», — то он и будет петь «га-га-га», и Шаляпин, скорее всего, пел бы точно так же.

О.Леонтий: К сожалению, Шаляпин не может ответить на этот вопрос (смех).

Наталья Александровна Боровова (Москва): Можно мне ответить на вопрос как человеку, который занимается только поморской традицией, наонной традицией, и знает некоторые ее разновидности, ту группу певческих центров, в частности, в Прибалтике, как Рига, Даугавпилс, и небольшие приходы, где клирос составляют бабушки. Я вам могу сказать относительно этой манеры пения, несколько утрированно акцентной: она считается качеством неумелых певцов, в поморской традиции, и она применяется для обучения пению на самых первых этапах, для того, чтобы ученик мог понимать состав знамени; причем говорится, что если ученики мало знакомы со знаменным. пением, то чтобы они хорошо понимали состав знамени, начинает применяться это звукоизвлечение. Оно называется в традиции: «гаканье» и «еканье». В пении это всегда считалось недопустимым. Могу сказать, что везде, где есть хороший уровень певческой практики, там совершенно замечательно звучат естественные голоса, а где небольшой провинциальный приход… причем наблюдался даже такой случай, когда именно батюшка обладал такой манерой. И клирошане называли это пение: «с подгогом». И это абсолютно было не принято в этой традиции; они говорили: а вот батюшка у нас приехал, его поставили, он поет по-другому.

Это не является признаком всех наонных традиций.

О.Леонтий: Позвольте еще упомянуть о наонном и наречном пении. До сих пор, и особенно в начале 20-го века, велась интенсивная дискуссия о том, какое истиннее, какое правильнее пение, какое лучшее, если так общим словом сказать. И в этой дискуссии участники не преминули всегда друг друга хулить и насмехаться. И, мне кажется, наступила пора прекратить вот такое взаимное поношение и хуление. И вот нам, как представителям наречной традиции, — здесь присутствуют представители традиции наонного пения, из Риги, Гребенщиковская община, — заявить, что оба направления ценны, полноценны, являются бесценными памятниками древнерусского певческого искусства, и имеют право на параллельное существование, дополняя друг друга.

Т.Владышевская: Еще хотелось бы вопрос задать. Аналогичный тому, который я сейчас задавала, но немножко в другом духе. Дело в том, что очень часто поют с форшлагами. Вот Вы сейчас пели без форшлагов. Сначала три четверти, а потом одна. И относительно сильная вторая доля подчеркивается. Вы ее подчеркивали, но без форшлага. Вот как Вы считаете: есть некоторая напевка, есть форшлаги, причем иногда очень грубые, иногда очень сильные… мне приходилось общаться со скрытницами, и записывать скрытническое пение, они очень спокойно, мягко… но всё-таки делают форшлаги, тут всё зависит от качества, — вот это, скажите, насколько правомерно, с Вашей точки зрения?

О.Леонтий: Вот это наш минус, видимо, огромный: когда начинаются вот эти «форшлаги»… — я не знаю, что это такое. Вот в чем дело. Я знаю только «шлагбаум»… (смех в зале) Мы, как правило, не знаем нот. Я всегда считал,  что это наш большой минус, и мой лично, — а… на одной из конференций подходит женщина ко мне и говорит: «Вы не знаете ноты, да?» — «Нет» — «Какой Вы счастливый человек».

Т.Владышевская: Переведите ему «форшлаг», пожалуйста.

Глеб Печенкин показывает.

О.Леонтий: В нашем деле к этому относятся так: это брак, минус, но акцент должен быть в равенстве (показывает). Должно быть очень незаметно.

М.Никонов (Н.Новгород): Форшлаги ведь по-разному интонировать можно: можно и жестко, можно более мягко,  например, мы по-разному поем…

Мелитина Вадимовна Макаровская (Москва): У нас есть более общие вопросы. В частности, такой важный вопрос: Традиции старообрядческого пения.

Мы уже при обсуждении методик выяснили, что, конечно, идеальное обучение, обучение принципиально в православной культуре предполагает наличие опытного педагога, который даст звуковой опыт. И, кроме педагога, конечно же, должна быть общинная среда. Чтобы обучающийся слышал сразу хоровое пение. И вопрос состоит, собственно, в том: необходимо ли следовать живой традиции — а живая традиция сегодня одна: это старообрядческая. Их несколько, скажем так, но это исключительно в старобрядческих общинах сохранилось в своей преемственности, и те новооткрытые старообрядческие общины, которые были созданы за последние 10-15 лет, они также перенимали традицию по преемственности, от уже существовавших общин. Но не все, к сожалению, имеют доступ к этим людям, и многие другие проблемы при этом возникают, например, присутствие на богослужении. Вопрос состоит в том, обязательно ли нужно следовать живой традиции? Если вы считаете: обязательно, — то какой традиции? Если: не обязательно, — то как выходить из положения с острой нехваткой слухового опыта? Потому что электронные пособия – это всего лишь пособия. Когда мы изучаем отдельные единицы знаменного распева, знаки и попевки, мы можем абстрактно их изучать, по отдельности, пользуясь табулатурой, нотами — что, в принципе, на этом этапе обучения является необходимым. Но когда мы учим уже целостное песнопение, когда мы переходим к крюкам, когда мы переходим к живому исполнению, интонированию, тогда мы встречаемся с нехваткой слухового опыта. Я прошу высказаться тех, у кого есть какие-то мнения по этому вопросу… Если никто пока не хочет, то мы сейчас пригласим представителей Рижской Гребенщиковской старообрядческой поморской общины — спеть ирмосы, по книге их издания. И пару слов сказать…

Сергей Петрович Пичугин (Рига): Я хочу в первую очередь сказать, что, на наш взгляд, поморская традиция — это довольно широкое понятие. Это всё-таки некий спектр, в пределах которого существуют определенные разномыслия. Это не только, как здесь демонстрировалось – народная манера исполнения и более близкая к классической, здесь и разница, скажем, в выборе того или иного распева, в выборе расшифровки попевок,  и мы сейчас споем так, как мы, собственно, по книге воспринимаем этот распев, как, скажем, учил нас Евгений Григорьев, который является автором этого учебника, который вчера вы видели. То есть это как бы наше понимание. Я хочу сказать, что в других старообрядческих общинах в Латвии напев имеет другой характер, отличный от напева Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины. Поэтому я опять же предостерег бы воспринимать поморский стиль как нечто такое гвоздями прибитое.

А сейчас мы споем ирмосы 2-го гласа: «Недоумеет всяк язык…»

Поют с Даниилом Григорьевым.

 

Обратите внимание, что нижние два звука мы спели немножко по-разному. У нас в общине тоже принято немножко повышать окончание, ре-ут-ре поется немножко по-другому. Один спел пол-тона, другой спел тон. Дело привычки.

Поют.

 

Я сейчас хотел бы продемонстрировать один ирмос, который, скажем, может показать понятие... как это называется... странствующей попевки? — мутации звукоряда. Эта традиция практикуется в Гребенщиковской общине, и поначалу — если вы читали первое издание Пособия Евгения Григорьева — там было написано, что встречаются искажения звукоряда, особенно в третьем гласе. Когда в верхнем согласии поют как бы не по звукоряду, а со значительными отклонениями. К сожалению, эти ошибки заучили старые певцы, и теперь их переучить стоит больших трудов. Сейчас он изменил немножко свое мнение об этом, и считает, что как раз вот эта мутация звукоряда отражает наиболее архаичные традиции пения. С чем я вполне могу согласиться. Вполне так может быть.

Ирмосы 3-го гласа, песнь первая.

Поет.

 

На наш слух это звучит довольно непривычно, кажется действительно ошибкой, искажением, которое певцы заучили, — на самом деле это не так.

М.Макаровская: Еще можно спросить: у вас в самогласнах 3-го гласа какой звукоряд? Самогласны 3-го гласа покажите, пожалуйста.

С.Пичугин отказывается за неимением литургического текста.

С.Пичугин: Мы споем еще ирмос 8-го гласа «Чуже есте матеремо девою быти».

Поют.

 

Опять же концовка 8-го гласа у нас поется по другому напеву. (показывает)

Я хочу спеть еще задостойник «Владычице», для сравнения, потом продемонстрировать еще так, как мы поем по напеву панихидные ирмосы, так, примерно хотя бы… Это тоже задостойник 8-го гласа, и поэтому там лица распеваются по-другому.

Поет Владычице, прими, Отверзу уста моя и Воду прошед.

Вы заметили, наверное, что у нас ударения поставлены как бы неправильно, т.е. напев еще соответствует древней традиции. Там ударение не всегда падает…Отверзу уста моя… А не моя.

Г.Печенкин: Вопрос зашел о традициях старообрядческого пения и о том, нужно ли ориентироваться. Мы с вами, скажем, начинаем, кто-то продолжает, значит, какую-то первооснову надо выбирать, — и вот что здесь? Всё-таки следование какой-то определенной традиции, или что-то другое? Вот у меня лично когда-то такой вопрос стоял. Попел я и наонные песнопения, попел истинноречные песнопения, — к какому пришел выводу: наонное, оно, конечно, интересно — интересно в плане того, что архаика есть, живость произнесения текста, да? неискусственность. Потому что истинноречное — там немножко искусственно перекроили распевы. Есть преимущество в том, что песнопение безпаузное такое, за счет огласовок, (хомов), хору не надо сложные сочетания согласных выговаривать. Что встречается как раз в истинноречном пении. И когда большой хор — получается, чтобы произнести «-сть», «един есть Сын», например, «-стьсы» это очень сложно произнести, без огласовки…

Но с другой стороны — первый такой вопрос, тоже из личного опыта:

Я попел, послушал поморцев, и у меня встал такой вопрос: а насчет произнесения этих (хомов), огласовок «э» и «о», — когда я пел в храме, мне начало казаться, что это несколько искусственно звучит. Что это всё-таки было немножко по-другому. Всё-таки они произносились — поскольку они пошли из твердого и мягкого знака — что они звучали более как-то прикрыто, ближе к речи… Может быть, какой-нибудь ирмос вы мне дадите, я показал бы, как я себе это представляю. Я не говорю, что мое мнение абсолютно верно, но тем не менее… Я долго работал над этим и пришел к такому произношению, которое, скажем, возможно было бы употреблять. Я — еще раз — никому не навязываю это, просто предлагаю как опыт прослушать.

Поет Недоумеет всяко языко

 

С.Пичугин: Вы знаете, я могу сказать, что у нас в ирмосах уже даже в издании заметно, что во многих случаях хомония опускается, в другом случае присутствует. У нас — особенно то, что поется по напеву — поется с выпуском концевой хомонии, т.е. «величаем», а не «величаемо». Только редкие отдельные певцы поют «величаемо». Концевая хомония. А внутри хомония, которая присутствует, она, как правило, исполняется. Но опять же не всегда. Можно сказать, что у нас такая — полно-речная — традиция…

Т.Владышевская: Вы у кого учились?

С.Пичугин: У Евгения Григорьева.

Т.Владышевская: Надо сказать, что перед нами — самая древняя, замечательная традиция древнего пения. Эти представители, так сказать, традиционной школы и сохраняют архаичность интонирования, архаическую систему произношения. Резкое отделение «есть» и «ять», обязательное, восходит еще к 12-му веку, — они сохраняют произношение редуцированных звуков, «о» и «е», мягкого знака и твердого знака в их речи, — а в интонировании: вы заметили, 3-й глас? надо сказать, что это просто уникально, что вот этот человек, он случайно один пел эти гласы, очень мало кто может в наше время архаически интонировать третий глас. Вот так, как он сейчас это сделал. Совершенно чисто, как Лаврентий Силантьич Михайлов, когда он пел, и та еще старая группа, из которой теперь уже, к сожалению, все умерли. И когда я в 60-е, в начале 70-х годов записывала, все могли интонировать так третий глас, и, кроме того, фиты 6-го 8-го, 2-го гласа — они дают с транспозициями, где половина фиты идет в транспозиции, — Вы тоже сейчас можете это делать, да? Вот могли бы Вы спеть фиту «хабува»? Нет?

С.Пичугин: Я вообще-то могу только в песнопениях. Ее искать надо будет… давайте сейчас не будем…

Т.Владышевская: Вобщем, это старая, древняя традиция, старая, древняя система хомонии, архаическое произношение и архаическое интонирование. Это только безпоповцы, причем очень культурная группа, не все безпоповцы, это, например, очень архаичные старушки, которых я записывала в Архангельской области. И Рижская Гребенщиковская община. Так что это нельзя ни нивелировать, ни говорить: «э» и «е» слишком грубо, давайте смягчим, тогда будет красиво и эстетично, и будем тогда петь все очень хорошо. Нет, так не надо. Надо именно эту традицию и сохранять, — то, что хранит эта община, это — как вот есть лес, который мы охраняем, какой-то особый, заповедник, — вот это заповедник, который надо сохранять, понимаете? Благодарю вас.

 

Даниил Алексеевич Григорьев (Тверь): Я хотел бы краткие ремарочки сделать по всему сказанному вчера и сегодня.

По поводу этого произношения. К сожалению, у исследователей убегает из-под глаз такая важная работа, автор Борис Андреевич Успенский, они с Живовым занимаются очень активно этой проблематикой, книжного произношения в России, у него работа очень давно выходила, ее издавал Московский университет, 68-го года, «Архаическая система церковно-славянского произношения», — где он описывает литургическое произношение старообрядцев-безпоповцев. Чем интересна эта работа. У него до этого была статья, она называлась так же, он там рассматривает произношение чисто безпоповцев, маленько в отрыве от всей предыстории. А в этой работе он, поскольку сделал ее расширенной, в виде книжицы, — он рассматривает полностью: когда она зародилась и когда она исчезла. Он ясно, по азбукам, доказывает, что эта система была в Русской Церкви вплоть до начала 18-го столетия, когда она исчезла. Вероятно, под натиском партеса. Поэтому зачастую сейчас не совсем понятно: даже люди, которые поют наречным пением, в новой традиции, но по спискам конца 17-го века, почему-то ее игнорируют. Он ясно доказывает, что это было общее произношение Русской православной Церкви, как до раскола, так и после раскола. Некоторые исследователи возводят это произношение к македонскому влиянию, некоторые говорят, что писцу Архангельского Евангелия уже была известна эта система произношения  (это 12-й век) — по поводу этого существуют разногласия, но все они единодушно сходятся: Дурново, Шахматов и Успенский с Живовым, — что хотя бы в конце 14-го века это уже точно было в России. И это продержалось вплоть до раскола и даже после. Наиболее последовательно эту систему сейчас представляют старообрядцы-безпоповцы разных согласий. Почему сейчас Глеб поднял эту проблематику — как-то смягчать? Когда я практиковал в Песочном в Петербурге, у местного регента тоже было такое — что, да, это совсем неприменимо, поскольку хомония в современном новообрядческом богогслужении сейчас действительно будет слушаться как совсем что-то дикое, и он что-то такое тоже предлагал — смягчить. Мне кажется, что это просто компромиссы, но их надо всегда оговаривать. Это компромиссы, именно связанные с современным состоянием воззрений на этот вопрос, с современным состоянием упадка. Больше ни с чем, потому что сейчас какая-либо ориентация на книжное произношение в Церкви просто отсутствует. Не сохранилось никаких видов погласиц. И никакого книжного произношения нет. Фрикативное ‘г уже можно сказать, безвозвратно исчезло, с начала 20-го века, — ну конечно, можно еще встретить из потомственных семей священнослужителей, по деревням, у которых это еще может в единицах сохраняться, — ну, произношение «есть» и «ять» исчезло еще с 18-го века, и другие всякие особенности. Поэтому когда современный человек воспитывается полностью на разговорной речи, и он с этим же приходит в храм… Ну, и в частности, произношение редуцированных, происходит оглушка конечных согласных в православных храмах. Сейчас, надо признать, наше произношение — когда мы произносим литургические тексты в храме — оно ориентировано на разговорную речь. Мы воспитаны так, что ни о каком книжном произношении тот, кто не воспитывался в старообрядчестве, и в помине не слышал. Мы приходим в храм и всё время слушаем эту газетную болтовню, извините меня… И поэтому — вот эти предложения: как-то их смягчать… — происходят на самом деле из этой области.

Ну, и когда мы выходили, я слышал, тут была маленькая дискуссия по поводу гагаканья. При издании старообрядческой азбуки использовались наиболее ранние поморские рукописи — там есть предисловие, что есть пение по согласиям, потом пение «по тексам» — кстати, Борис Павлович допустил досадную ошибку, когда сейчас издавал свои две книжки, я не помню, в какой это — в синенькой? «Поющее богословие», — либо в желтенькой, «Русский знаменный распев», — в какой-то он там приводит и говорит: «по текстам». А там именно написано «по тексам». Я сравнил очень много редакций азбук, везде написано одинаково. Разгадку я не нашел ни в одном согласии безпоповцев, это у них безвозвратно утерялось, что это такое. Но это очень хорошо объясняет Борис Успенский. «По тексам» — это и есть пение гагаканьем. И продолжение: пение «по тексам» и потом — «гладью». Это ясно указывает на то, что такое пение применялось в учебных целях — и это, в частности, описывает Парфентьева, я не помню, как эта книга называется. Содержание ее — о традициях старообрядцев, Уральском собрании старообрядческих рукописей, и в частности, типологию книг они там делали, — и там было как раз написано о методике. И, в частности, вот эта проблема там затрагивалась. Мне кажется, что этот вопрос на самом деле остается открытым: по пению, современному состоянию безпоповцев, почти поголовно все гагакают (больше питерской общины, как они гагакают фиты я, наверное, даже не слышал).

Я считаю, что мы не можем сегодня судить о древнем пении: ведь мы даже не были на Выгу с вами. Я уж не говорю о каком-то там 17-м веке, 16-м, мы даже не были с вами на Выгу в 18-м, поэтому то, какое сейчас старообрядческое пение до нас дошло, это, конечно, рожки да ножки, надо признать. И от традиции и, в частности, интонирования. Потому что по крюкам не поют — соответственно, какая может идти речь об интонировании. Может идти речь об обработке, и т.д.

И другая проблема. Сегодня затрагивались такие вопросы, что традиции разные есть, как раз о.Леонтий говорил, что пели по-разному. Пели действительно по-разному, это нам показывают более поздние дошедшие до нас списки: Усольская, Федора Крестьянина школы, Мезенец их зафиксировал. Но это переводы отдельных знамен, их распевы, их толкования, — это понятно, эта проблема и сейчас осталась, и никто ее, в общем-то, не пытается привести к единообразию. Все азбуки разнятся, даже у поморского периода было три периода азбук, зачастую они очень даже разнятся между собой. Григорьев, кстати, издавал свою азбуку по очень поздней поморской традиции, 19-го столетия, — в 18-м, и в начале 18-го, когда формировалась певческая традиция на Выгу, были маленько другие певческие азбуки, и маленько другие толкования. Поэтому не всё так однозначно даже в рамках одной традиции.

Небольшой перерыв в пленке.

 

…до середины 17-го века. В конце концов, я думаю, пора снять в медиевистике эту типологию, разграничения: старое истинноречие, с какими-то непонятными полугласными, какое-то там дэ-нэ-сэ, как же оно могло тянуться, с какими-то полугласными, когда там приходится на слог по 30-60 звуков. Какой вы в славянской речи знаете — я вас спрошу, здесь сидящих, — полугласный такой? чтобы нам вытянуть… да его не было никогда. Пели дэ-нэ-сэ. И Дурново Николай Николаевич — кстати, величайший  славист и величайшую работу написал, как раз касающуюся нашей проблематики, по книжному произношению, — в свое время его труды были изданы в очень труднодоступных изданиях. Сейчас, слава Богу, эти работы переизданы, книжица вышла в, по-моему, 2002-м году, «Избранные работы по истории русского языка», московское издательство, — и там, в частности, вся эта проблематика рассматривается. Это еще было им доказано в начале века; в 37-м году он был репрессирован и расстрелян. Вся эта проблематика очень подробно там рассматривается. Что это произношение всегда было, с 11-го века и так далее, — и произношение разнилось при литургическом произнесении текстов, при чтении Псалтыря и Евангелия, и при пении уже по крюкам певческих книг. Я просто хотел бы обратить внимание на то, что, приступая к изучению знаменного распева, наиболее целесообразно изучать раздельно-речную традицию, неважно, как мы ее потом будем использовать, сможем ли мы ее использовать в богослужебной практике, в своей клиросной, или не сможем. Но она — основа; поймите, нельзя историю двигать с конца. Надо обращаться к своим основам и их изучать. Попевки очень сильно искажены, Мезенец поступил неправильно. Если кто занимался, допустим, 15-м веком, сравните начало 15-го века, т.е. Студийский устав, — и конец 15-го века, когда вошел Иерусалимский устав, — если мы сверим редакции песнопений, они абсолютно разные. Это говорит о том, что когда поменялась силлабическая сетка слогов, соответственно потребовалось новое мелодическое оформление. И появилась совершенно другая методика распева. Даже Бражников — у него была маленькая работа, я сейчас не помню, как она называлась, — как раз классифицирует, что до 15-го века в пении преобладали стопицы, статьи, крюки, потом появляются более распевные знамена, голубчики и прочее — потому что поменялась силлабическая сетка славянской речи. Соответственно меняется напев. Поэтому справщики 17-го века… здесь только плечами пожать. Потому что надо было придумывать новые попевки, но Церковь тогда была уже в состоянии ни до чего…

Д.Коротких (Москва): На самом деле это происходило, — извините, что прерываю, я вставлю одно маленькое замечание, даже два, — по поводу того, что Глеб Борисович говорил…Эта мысль по поводу смягченного произнесения полугласных, она витала в воздухе еще в 19-м веке, мне попалась рукопись из Московской духовной академии, где эти «оны» на концах слогов записывались не просто буквой «о», а такой полу-подковкой. Видимо, многие уже тогда пытались что-то сделать.

Д.Григорьев: 19-й век мало чем отличается от того, в котором мы сейчас живем. А в принципе уже был такой же упадок. Достаточно почитать то, что сейчас переиздается, деятельность ОЛДП — они прямо говорят, что не может быть и речи о чистом исполнении знаменного распева. То есть речь только может идти о гармонизации, современный слух одноголосие не способен воспринять. А это уже заранее апелляция  к совершенно другому…

[?] (реплика из зала): Вопрос, конечно, очень сложный, проблема текстов, но мнения Даниила – они еще очень сырые. Такой момент, что… в древних текстах звучало истинно-речие, это факт. Как оно звучало, никому не известно. И это было отражено в написании. Этим занимались ученые, древне-болгарское произношение, написание текстов, и это очень глубокий вопрос, а не вопрос практического съезда. И факт, что действительно существовало три разных школы: новое истинноречие, раздельноречие, и истинноречие. Как оно произносилось, это уже другой вопрос. Но это было.

Д.Коротких.: Я рекомендую познакомиться с работой Успенского, он там как раз всё объясняет…

[?]: Бориса Успенского я прочитал недавно, поэтому и говорю так смело.

Д.Коротких: А, ну хорошо… Дело в том, что он разделяет употребление полу-гласных на Руси в разговорной речи, и церковную речь, это его знаменитая теория о дигласии, с ним можно не соглашаться, но есть такая теория…

[?]: Она мне очень понравилась, диглассия — замечательная теория, и как раз речь идет именно о церковном произношении, что оно противопоставлено бытовому, это его главная версия в этой книге. Но по поводу хомонии — этот вопрос очень сложный.

Д.Коротких: Давайте тогда не будем его сейчас подробно обсуждать.

 

Г.Печенкин: Всё-таки мы возвращаемся к практическому вопросу: чему следовать? истинноречному или раздельноречному. Опять поделюсь своим опытом. Сейчас, действительно, такие условия, что надо — по крайней мере, в нашей Церкви, я не касаюсь беспоповцев, поморской традиции, федосеевской, а касаюсь Русской Православной Церкви, — конечно…

Небольшой перерыв в пленке.

 

…легче воспринимается, органичнее истинноречная, — но: стоит вопрос со сложными сочетаниями согласных. И вот здесь какие-то элементы раздельноречия, огласовки употребить можно. Я делаю даже такие редакции, где смягчаю, и сейчас я попрошу детей — мы специально не готовились, с утра они не должны были прийти, они вызвались помогать, простите их даже за внешний вид, они без предупреждения явились помогать с микрофонами, — но тем не менее, я попрошу, это мои уже выпускники, в прошлом году закончили, — и сейчас мы — других крюков у меня под рукой нет — пропоем «Царь Небесный», над которым работали, — и покажем, как мы смягчаем эти сложные сочетания.

…А, вот, прошу прощения, тот самый третий глас.

С. Пичугин: У нас вылетела часть выступления… «Твоим Крестом, Христе Спасе»…

Поет.

Простите, еще одно замечание по поводу этого гаканья. Действительно, я согласен с тем, что оно практикуется в общинах, где осталась преимущественно старая часть хора. Пожилые бабушки, пять-шесть человек, вот они гакают. Но дело в том, что по-другому они петь просто не могут. Представьте человека, у которого уже ослабленный слух, — и, предположим, петь (поет длинный слог)…мы просто головщицу не услышим;  когда же она поет: е-е-е… простите за то, что как бы пародия получилась, но, понимаете, в данном случае им иначе просто невозможно — это по немощи, конечно, складывается. И тиражировать эту традицию, конечно, ни в коем случае нельзя.

Мальчики поют Царь Небесный.

 

Г.Печенкин: Здесь важен вот какой момент, на мой взгляд: важно научиться знаменному пению, владеть им как родным языком. А для этого нужно петь и вырабатывать, возможно, какое-то свое направление, какую-то свою традицию. Конечно, на первых порах можно, грубо говоря, подражать какой-то традиции, потому что без знания основы невозможно: когда мы изучаем иностранный язык, очень важно изучать произношение. Изучать различные записи, и как-то суммировать в себе их, не обязательно кому-то определенному следовать, но суммировать.

 

Александр Викторович Коваленин (Новосибирск):  Пока во всём, что мы обсуждали, мы не исходили ни из какого конкретного критерия. Восстанавливать ли, зависит от того, зачем восстанавливать. То есть — пока мы восстанавливаем что-то внешнее, мы можем взять образец и воспроизвести; когда же мы восстанавливаем духовное делание, духовную традицию, мы можем ее уверенно восстанавливать только в той мере, в какой мы ее понимаем. Но мы никогда не можем быть уверены, что мы до конца всё поняли. Поэтому нужно заботливо восстановить все те детали, внешние в том числе, которые ее несут. И тут уже включаются медиевисты. Для этого они нам нужны: чтобы те, кто будут после нас, продолжатели более глубокие, чем мы, могли что-то еще понять. Но это подход музейный, научный, медиевистский, — другое дело, если мы восстанавливаем пение с конкретной целью — богослужения. Всё-таки в молитве мы постоянно воспроизводим смысл. И мы должны этот смысл расчистить. В книге мы это делаем графически. Мы делаем всё, чтобы раздельноречие как-то отличалось… А на клиросе мы это должны сделать так, как предлагали — затушевывать. Чтобы и слушающим, и поющим по книге было легче удержать смысл того, что мы читаем. Мы вчера на спевке столкнулись с тем, что — правда, не в середине распевки согласных, там другая проблема была, — после конечных согласных. Поем:  «на-а-а…», после этого в конце нужно еще прошипеть «ш». А когда говорится «т», то никак его не произнесешь, и оно исчезнет. Поэтому раздельноречие необходимо. Но… тут вот музейный подход требует: раз была старая традиция произнести это более явно, открыто и четко, — он тяготеет к тому, чтобы не затушевывать дополнительную гласную. А подход, на наш взгляд идущий от достоинства знаменного распева: донесение смысла текста, — требует, наоборот, очень аккуратно обойтись с этим,  чтобы только четко была согласная произнесена. Ну, а про то, какая полугласная есть в русском языке? да просто безударная гласная любая — она и есть та самая полугласная, ничего нового… Мы сейчас при издании книг добросовестно воспроизводили то, как это было в рукописях: если там было «а», пишем «а», если «о», то пишем «о». Хотя делаем это графически так, чтобы это отличалось от гласной, которая в слове находится, но всё-таки… Но тот подход, который я сейчас изложил, требует на самом деле писать просто либо твердый знак, либо мягкий. И оставить конкретное исполнение уже на совесть того клироса, который это поет.

Г.Печенкин: А я вот предлагаю следующую систему, она как раз отражена в сборнике «Киноники», если вы видели, — я предлагаю писать твердый и мягкий знаки, как есть по грамматике, а под ними писать эту транскрипцию, либо «о», либо «е», потому что «наших», например, переходит ближе к «о», а «темже» — там «э» уже будет. Могут быть искажения, понимаете. А некоторые начинают вообще на «ы» огласовывать. Это жутко раздражает, когда «насы» получается (на слух: «носы»)…

Владимир Юрьевич Мазевич (Оренбург): Вы знаете, мне пришло сейчас в голову… Раздельноречие знаете где в пении существует? причем не в церковном, а в светском. И не у нас, а во французском языке. Вы знаете слово «марьяж»? И какая-нибудь Эдит Пиаф пропоет «марьяже». Французы об этом не задумываются, что у них есть различие фонетики речевой и певческой. Я думаю, мы тоже не должны особо об этом задумываться. Мы должны просто это применять.

Г.Печенкин: Греки, кстати говоря, тоже огласовывая поют.

Т.Владышевская: «Во поле береза стояла», «во зеленых во лузях»… Это же традиция древняя русская.

Д.Коротких: Это апология в основном раздельноречного произношения, — а может, кто-нибудь желает сказать что-нибудь по поводу традиционного произношения?

Иеромонах Варнава (Лосев) (МДС): Мне кажется, это вопрос певческого произнесения. Тогда давайте подымем вопрос об огласовках, почему они звучали. Вопрос певческой традиции; в народном пении могут тянуться совершенно посторонние звуки. Улюлюканье и так далее. Это вопрос певческого исполнения и озвучивания каких-то мелодических оборотов. Заболоцкий писал о былинном воспроизведении: как пели былины. В былинах то же самое присутствовало. Даже самая хомония — то же самое продление гласных. Независимо от того, ту же гласную он тянет… он может совершенно другие гласные потянуть, слоги… А потом вернуться, произнести слово, как это было в восточной традиции, как у греков иногда бывает, взять Херувимскую… В херувимских 16-го века это всё присутствует… Это вопрос, так скажем, музыкальной культуры, певческой культуры. Правильно поставить вопрос: как это будет воспринято в наше время. И еще такой вопрос: Вы говорили об издании книг, и Глеб Борисович говорил о передаче огласовок, — но откуда он их берет? по каким книгам он поет? Берем поморскую традицию, либо древнюю, 16-й век, опять проблема с книгами, — если поморские рукописи собрать возможно, процесс очень длительный, даже для нас, если, так сказать, есть желание… — но опять-таки: как по ним петь? тексты разные… — это вопрос для практического съезда очень глобальный. Много было утверждений, что можно сейчас использовать старую редакцию текстов, до-реформенную, после-реформенную, — это вопрос очень тонкий, очень дипломатичный, потому что иначе мы можем опять вернуться к расколу. Это опять назреет и будет очень живо. Здесь надо очень деликатно этот вопрос решать, деликатно. Если на первых этапах достаточно пользоваться синодальными изданиями, нотными и так далее, то впоследствии переходить на крюки. На после-реформенные. Сейчас неплохие есть рукописи, издания. Опять очень тонкий вопрос: если адаптировать тексты наонные, не разрушив попевки, — то как их адаптировать? Так, как этот делал Мезенец? и прочие… Либо так, по-новому, — как по-новому? Кто может взять на себя такую смелость — сразу же начать править? Вопрос серьезный… Всему свое время. Я хотел сказать об этом. Можно равняться на раздельноречие, можно использовать эти приемы, но, так скажем, в свое время и в своем месте…

А.Коваленин: Я просто хочу закончить эту мысль, которую уважаемый отец Варнава начал говорить, — насчет именно методов сохранения традиционного произношения, наречного… Вот, скажем, человек, который начинает знаменный распев изучать, — ему, естественно, сначала больше нравится наречное пение. Наонное его несколько отталкивает. Но по мере того, как он изучает структуру знаменного распева, понимает всю полноту его, всю цельность этих попевок, — он начинает уже любить наонное, потому что оно сохранило эти попевки. Но, в принципе, есть и тот путь, и я, скажем, видел в рукописях такие варианты, когда уже наречное произношение получает новый распев, т.е. попевки кладутся на текст по-новому, и я видел очень достойные примеры такого нового распева текста. Т.е. когда все попевки сохранены в полной целости, вся их структура проведена очень аккуратно, очень корректно…

Д.Коротких: Об этом говорила Мария Владимировна Богомолова. В 30-х годах 17 века, действительно, раньше Мезенца была предпринята попытка исправлять «на речь». Такие книги — их очень мало, но они есть.

А.Коваленин: Да, кстати, та рукопись, на которую я обратил внимание, хотя она, конечно, не совершенство в этом отношении… Это Праздники, 19-го века. И, скажем, я их сравнивал с синодальными Праздниками, — в синодальных Праздниках очень часто сохраняется древний напев, тот, который был в наонных рукописях, полный напев, только слогов меньше — соответственно, несколько крюков под один слог подводится, и, естественно, напевка выглядит очень неуклюже. А в этой рукописи — попевочный строй тот же, но положены попевки по-новому. И это выглядит очень достойно, и, мне кажется, это было бы очень хорошее решение…

М.Никонов: Я много времени не займу… Только чтобы не упустить случай, раз об этом заговорили. В науке по постановке голоса, о звукообразовании, есть такое разграничение понятий: атака звука. Есть три вида атаки звука: мягкая, придыхательная и твердая. Так вот этот вид атаки звука, с которым связано гаканье, — это имеет отношение к придыхательной атаке звука. А мягкая атака звука — она рекомендуется как наиболее правильная, которая ведет к академическому звучанию голоса. А всё остальное — вульгарное, народное звучание, и беда тех обществ и тех слоев и времен, которые применяли и культивировали гагаканье. Потому что наука певческая самая высшая – она это отрицает и отвергает. Считает это… ну, подспорьем в некоторых случаях, – но для самого лучшего звучания, которое, например, должно быть принято в наречном пении, можно петь звуки так (поет). Это мягкая атака звука. Когда подача воздуха и смыкание связок происходят одновременно. А когда происходит гагаканье, это человек помогает себе, потому что спеть чистый звук трудней, чем га-га-га… Это прием. Это вспомогательный прием. Я это говорю не для того, чтобы сейчас дискутировать, — просто знайте, что гагаканье имеет отношение к придыхательной атаке звука. Вот и всё.

Инна Юрьевна Лукичева (Москва):  Можно пол-слова специалисту? Извините, дело в том, что придыхательная атака готовит мягкую, прежде всего. Она правильна для того, чтобы приготовить мягкую. Сейчас Вы показали твердую атаку.

С.Пичугин: Вы знаете, мы немножко забыли другой очень важный аспект. Аргументацию перехода с наонного пения на наречное: говорили о том, что наонная традиция искажает смысл текста. Приводили целый ряд примеров, когда, скажем, хомония приводила даже к кощунственному смыслу текста. Конечно, для Никона резало слух, что, дескать, несовпадение разных уставов, книг и так далее, — так вот этот момент тоже имел очень важное значение. То есть привести тексты к такому согласию, чтобы эти моменты каким-то образом исключить. То есть речь не идет о духовном упразднении хомонии, потому что поневоле искажается веками сложившаяся уже мелодическая линия, как вы, вобщем, ни старайтесь, всё равно будет искажение происходить. И поэтому, может быть, разумным будет такой подход: взять за основу именно хомовой текст, и каким-то образом сгладить эти моменты, которые могут смущать слушателей. Может быть, истина где-то посередине.

М.Макаровская: У меня маленькое замечание на тему раздельноречия в истинноречии. Если говорить о южной традиции, то там, безусловно, все эти общины — поповские — принадлежат истинноречной традиции. Я говорю о тех общинах, которые расположены на юге России, на Украине, в Молдавии, в Румынии. Они, безусловно, следуют истинноречной традиции, но у них спонтанно произносятся огласовки, которые занимают примерно полстатьи или четверть статьи в пении. Очень часто бывает. На конце слогов — для связи слов: «благословенъ еси», или в середине — допустим, они произносят «сердэце», «праведэно» (поет), — но это возникает спонтанно и напевается в общине десятилетиями. А если их спросить, они, конечно, скажут, что «у нас истинноречие».

С.Пичугин: Одно важное добавление к нашему выступлению. Дело в том, что в Риге на самом деле не поморская традиция пения, а старопоморская, федосеевская. В Москве у поморцев другое пение. В основном, наречное пение. А традиция, родственная Гребенщиковской общине, — традиция федосеевской общины. У них точно такое же пение, как у нас. Дело в том, что гребенщиковская стала поморской относительно недавно — лет 60-70 назад; связано было с вопросом о принятии брака и так далее… И на самом деле это доказывает тезис о том, что поморская традиция — это некое такое сейчас даже можно сказать размытое понятие. Оно включает в себя множество традиций.

Д.Коротких: Меня интересует вопрос — может быть, Глеб Борисович может прояснить: если выбирать какую-то определенную манеру, вокальную технику, — как к старообрядческой манере пения относится византийская традиция пения. Это же мощнейшая школа, богатейший источник… У меня впечатление такое, что это очень близкие вещи.

Г.Печенкин: Да, действительно, так сложилось, что я начал изучать и византийскую традицию. Тоже слушал много различных записей, изучал нотацию, даже немножко в службы вставляю — например, мы поем причастный стих «Тело Христово» византийским пением — ну, в болгарском варианте, т.е. со славянским текстом. И, вы знаете, когда я стал изучать византийское пение, я совсем другими глазами посмотрел на знаменное пение. Мне это очень помогло. Не знаю, что тут подействовало, хотя могу сказать, что традиции у них тоже весьма и весьма разные. Традиции исонов разные. Традиции и вокальной манеры несколько различаются: например, на Афоне поют очень низко, и близко как раз к поморскому пению. А вот в Греции, на Кипре – поют очень высоко.

[?]: Хотелось бы услышать, каким образом поменялся взгляд, и как это может помочь… Как поможет любителям древнерусского пения слушание кассет и изучение, может быть, нотации византийской.

Г.Печенкин: Попев византийское пение, я понял, что основа одна. Распев, метод распева, темпы, внутренняя пульсация… Вот тут вчера у нас были два монаха из Афона, они сейчас в России находятся, и они довольно давно изучают пение, поют, — и вот отец Макарий, один из двоих, как-то был в прошлом году на Успение, мы пытались даже с ним что-то такое вместе петь. На тот момент много еще было чего неясно, и мы с ним запели вместе, и он мне сказал такую вещь: обязателен внутренний жесткий ритм. Это — как они на Афоне говорят — внутренний молитвенный стержень, вокруг которого уже строится пение. Действительно, посмотрим: классическое старообрядческое пение, в архаических записях, — там тоже этот внутренний стержень, размеренность. К сожалению, сейчас общая тенденция намечается среди тех, кто занимается знаменным пением после партеса: ритм у них очень страдает. Потому что у них стоят музыкальные стереотипы. И, соответственно, силлабическое пение очень сильно страдает. Скажем, стихиру «Прежде век» человек с партесным мышлением будет петь так: (показывает, растягивая лиги, утрируя читок и используя динамические оттенки). А что византийская традиция, что старообрядческая — там, наоборот, размеренность (показывает старообрядческий вариант; затем показывает византийское пение). Абсолютно жесткий ритм. И это очень помогает — прослушивание византийских записей и изучение византийских образцов.

Д.Григорьев: Я добавлю по предыдущему вопросу. Я хотел бы также обратить внимание исследователей, к вопросу изучения традиции. Сейчас, поднимая вообще традицию, стоит обязательно ввести в научный оборот такую работу Лилеева как Историческое известие о расколе на Ветке и в Стародубье, — где он приводит деяния Собора тысяча семьсот двадцать какого-то года — на Ветке, где они, в частности, подняли письма Аввакума, и обсудили вопрос, что надо переходить на наречное пение. Поэтому когда мы говорим о традиции Белокриницкой иерархии, т.е. поповцев, — это их традиция, но они ее не несут с древней Руси. Т.е. весь 17-й век и начало 18-го века они пели раздельноречие. Это к тому, что традиция была общая. Традиция была общая, и если мы даже возьмем киевский обиходник, написанный квадратными нотами, — он тоже написан в раздельноречной традиции. Спасибо.

О.Леонтий: Чему следовать в настоящий момент, конкретно здесь сидящим людям, практикам, регентам, головщикам, для конкретных молящихся сегодняшних современников? Мне кажется, при выборе истинноречия или раздельноречия, может быть, следует учитывать и следующее обстоятельство: как известно, сейчас поднимается целая волна против вообще церковно-славянского языка и для перехода на русский, как бы с целью большей понятности, в силу того, что происходит в церкви, для современных слушателей. Вот я беспокоюсь: если мы сейчас примем наонное направление, раздельноречие, не будем ли мы способствовать дискриминации церковно-славянского языка. Способствовать тем, что — еще более стало непонятным, — и будем лить воду на мельницу сторонников русского языка.

М.Макаровская.: Благодарим Вас. Я тоже хочу сказать по этому поводу. Одно дело — традиция, которой мы придерживаемся в храмах; совсем другое дело — что мы делаем в лабораторных условиях, т.е. дома и где-то в кружке. Несомненно, наонные источники необходимо изучать, потому что это очень хорошо сохраненный невматический стиль, хорошо сохраненные попевки, т.е. источники сами по себе безусловно являются очень ценными. Как дореформенные, так и пореформенные пометные. Здесь, наверное, придется нам разделять: что мы поем вне храма, а что — в храме.

Г.Печенкин: Еще добавлю, что мы с вами не представляем уровень синодальной комиссии. Мы не можем голосовать и кому-то что-то навязывать. Кто что выберет, у кого какие условия... Даниил, который говорил сегодня, сказал: у них так сложилось, что народ это воспринимает, и у него там всё это получается. А мне, например, — я точно знаю — в такой традиции не дадут петь. Здесь, действительно, икономия: какие условия складываются, в таком направлении и должны мы работать. А уж дальше — как Бог даст.

Игорь Геннадьевич Носков (Пермь): Хочу добавить два слова в отношении этой проблемы. Когда мы начинали знаменное пение, у меня были такие люди — горячие головы, — которые говорили: надо петь в поморской традиции, — я сказал: ребята, мы чувствуем себя очень неуверенно, мы идем против течения, и если мы еще будем петь в этой традиции, нас точно разгонят.

Г.Печенкин: Когда я тоже одно время так пел, сказали, не из Украины ли я, почему я взял хохлацкое произношение: Тэбэ, мэнэ…

М.Макаровская: Не стоит ли сейчас представителям новообрядческих приходов изучать наонные источники хотя бы для того, чтобы с годами сделать грамотный перевод, сохранив все попевки, в строгом невматическом стиле, — грамотный перевод на новопечатный текст? Хотя бы для этого стоит, наверное.

О. Леонтий: А практически взяв за основу всё-таки истиноречие, на сегодня.

Борис Павлович Кутузов (Москва): Два слова в отношении наонно-речия. Из нашей практики: наонное пение несомненно имеет право на существование, но есть сильно развитое наонное пение и есть слабо развитое. Мы пошли по пути умеренному. То есть: где можно обойтись без наонного, мы стараемся обойтись без наонного. Где нельзя без него обойтись — особенно в большом распеве, когда стык согласных, там неминуемо… оно и называлось растяжно-речие. И там неминуемы полугласные – конечно, полугласные, не гласные…

О. Варнава: Мы тут у себя в своем кругу определили это так: существует две опасности уклониться шую и десную: первая — это увлечение тем, чтобы не портить текст, слова, — и тогда очень сильно коверкаются напевы. Вторая крайность — это стремление к тому, чтобы не поломать попевки, но тогда делается ущерб тексту. Поэтому мы поддерживаем ту точку зрения, что нужно использовать поморские рукописи для лучшего понимания знаменного распева.

М.Макаровская: Здесь сейчас находится старообрядческий книгоиздатель Алексей Безгодов. И его интересует следующее: если бы встал вопрос об издании наонных книг, полного корпуса наонных певческих книг, в какой мере был бы на них спрос? Есть ли этот спрос, и как он примерно исчисляется?

Б.Кутузов: Два слова еще, простите. Так вот, эта оппозиция – я призываю воздержаться петь одному человеку знаменный распев, двум человекам, трем, — его нужно петь не менее, чем пяти-шести, лучше двадцать, а еще лучше — пятьдесят.

О.Леонтий: И последнее предложение. Я в юности слышал чешский хор, называется он: Хор моравских учителей, — не знаю, сейчас существует ли… Там все учителя пения, по всей стране разбросаны, но они изредка собираются, и гастролировали по всему миру, сами учителя. Предложение: начать создавать хор учителей знаменного пения на базе съездов его любителей.

Г.Печенкин: Очень хорошее предложение, благодарим Вас, отец Леонтий.

М.Макаровская: Поступило предложение сейчас сформулировать свое мнение о возможности переиздания поморских книг. На самом деле прозвучали очень ценные предложения, — действительно, всем нам нужны наонные книги, в качестве и пособия, и важного источника, к которому мы постоянно обращаемся, вне зависимости от тех условий, в которых нам предлагают петь в храме. И вот наконец поступил такой вопрос; причем это издание было бы очень дорогим, и для этого нужно знать спрос, чтобы знать примерно тираж. Поэтому предлагается каждому из вас над этим подумать.

Алексей Безгодов (Москва): Вопрос непраздный. Мы сегодня много говорили о поморской традиции, вот одно из изданий, по которому демонстрировали пение, это Ирмолог, он стоит 1000 рублей, подешевле — 750 рублей. И эта книга стоит этих денег. Такое издание, оно сделано добротно, оно будет долго служить. Рукописные книги стоят больше 400 у.е., — которые пишутся для клиросного употребления. Эти издания — первая попытка такого добротного переиздания поморской книги; мы говорили о поморской традиции, что она очень ценна для всех, кто интересуется знаменным пением, для исследователей. Может быть, исполнять такие песнопения не всегда реально, в современной приходской практике, но иметь такие книги надо.

Здесь вопрос в чем: есть издательство, которое занимается изданием этих книг, но для старообрядческой общины такой необходимости нет. У них есть старые книги, и их пока достаточно. Некоторые общины даже не признают ново-печатных книг… В случае, если любители знаменного пения ими захотят пользоваться, то для нас могут сделать выпуск полного круга поморских книг. Это очень важно. Поморская традиция — она цельная; после раскола пришлось в какой-то степени возрождать знаменное пение, они пользовались старыми рукописями, их сохраняли, искали; кроме того, в самый ранний период поморские рукописи были очень подробно опомечены. Для того чтобы напев максимально сохранить, уже в начале 18-го века рукописи очень подробно опометили, не так, как сейчас. Это очень важно, это очень помогает для расшифровок… Поэтому, если кто этим заинтересовался, может быть, завтра еще это сообщение будет звучать, потому что не все пришли, — как-то показать свое отношение к этому; если наберется какое-то количество, хотя бы сто человек, желающих приобрести, — это будет не один год издаваться, но если будут такие пожелания, тогда можно будет просить, чтобы к этому делу приступили. В первую очередь будет обиход издаваться.

(реплика из зала): 1911-го года?

А.Безгодов: Да. Скорее всего. Поясню: в начале 20-го века было издано всего две печатные книги поморских.

Г.Печенкин: Три.

А.Безгодов: …А, ну да, ну да, три. Остальные остались рукописными. Но и рукописные книги можно будет издать. Если в этом году не получится этот вопрос решить, к следующему году что-нибудь назреет… Издание полного круга — дело не одного года.